Песни

А.Мартынов

А. Мартынов
Собрание стихотворений и песен

* * *

Ты меня не остановишь
Никогда и нипочем;
Я верхом на рваном слове
Полечу навстречу ветру.
Похищать тебя не буду,
Догорать тебе свечой;
На любое наше чудо
Существует право «вето».

Медным всадником не стану,
Ну зачем мне пьедесталы.
Нет ворон, но есть бараны,
Нет огня, но есть огниво.
Даже странно тебя видеть –
Кем сегодня ты не стала;
Ткни в любого, скажет – лидер,
Но без общества нет «сливок».

Плёвых дел тебе желаю,
Одолеть тоску с печалью;
На таких, поверь, не лают,
Не насилуют в траншеях.
Ты такая есть и будешь
И сама себе начальник,
Ну, а что ответят люди?!
Так по шее им, по шее!

В знойных безднах шоу-истин
Ты не станешь разбираться
И вперед, и «ныне присна»;
Был поэт и нет поэта
И да здравствуют поэты
Те, что могут и подраться,
Наплевав на прутья клеток,
За любую каплю света.

Отпусти грехи, огрехи
Ты – мой бог, моя икона;
Мне плевать на голос Пьехи
По сравнению с тобою.
Я тебя не возвышаю;
Ни к чему тебе корона.
Ты и так не оплошаешь,
Раз вступаешь в центр боя.

Остаюсь один на кухне,
Пью вино с виной-закуской;
В холодильнике протухнет
Завтра вся моя диета.
Я воюю с адом ядом,
Очень просто и по-русски
И клянусь, что «буду гадом,
Не устану быть поэтом!»

* * *

Пишу тебе из Тоцкого письмо,
Прошу – ответь, мне без тебя здесь «вышка».
Давно тебя не видел, ох, давно
Обритый наголо, но любящий парнишка.

Чего сказать?! Погода так себе,
А кормят… До чего же кормят плохо.
Весь белый свет сошелся на тебе,
Но остается по тебе мне только охать.

Про быт тебе вообще не говорю,
А то услышишь – упадешь со стула.
На твою фотку по ночам смотрю –
Какая же ты все-таки акула.

Но это ничего, что на лицо
Ты выглядишь не очень сексуально.
Встречался я разок с твоим отцом;
Вот у него лицо, как наковальня.

Поверь мне, что люблю тебя до слез,
Целую всю – от верха и до низа.
Не просто так целую, а взасос
И даже полюбил твои капризы.

Ну, о себе чего еще сказать?!
Наверно, что служу, как все ребята
И вспоминаю часто твою мать,
Особенно, когда ругаюсь матом.

Забыл спросить, как там моя семья.
Скажи, что всех люблю, что я приеду.
В письме есть фотокарточка моя…
P.S.: Не опоздать бы мне к обеду.

* * *

На перепутье,
То ли в процессе
Время текло из нас.
Может быть, Путин
Высказал в прессе,
Что скоро всем хана.

Время атаки
И отступленья,
Время, когда весна –
Просто период
Совокупленья
После бутылки вина.

Время дало нам
Новые дрязги
Рваных колес, дорог
С диким уклоном,
С чертовым лязгом,
Да через бурелом.

Время лакало
То, что имело
Из ненародной лжи,
Тысячи палок
Чтобы по телу
Вытерпел наш мужик.

Через подвалы,
Словно окопы,
Мы зарывались в грязь,
Голосовали
«Пьяные в жопу»
За половую связь.

Время стирало
Перегородки
Между тобой и мной;
В тех же подвалах
Лопали водку,
Переходя на дно.

Все переходно;
Это период
Спада и только лишь.
Если угодно,
То точка надрыва –
Сдохшая в доме мышь.

Горе чужое нам
По барабану,
В общем-то, как и свое;
Голая жопа
В тех же экранах
Что-то опять поет.

Мы ж потихоньку
Верили в чудо,
Только вот не для всех
И полагали
То, что Иуда
Первым придумал грех.

Нас налепили
Из пластилина,
Вот мы его и жрем.
Вылезут вилы,
Выстрелят в спину –
Даже не заорем.

Вечные члены
Недоглядели
И допустили нас.
Время по венам
В ломаном теле
Бьется струей вина.

Время сжимало
Сквозь мясорубку
Песни и звон гитар
И …. женскую юбку
Так, как велит устав.

Мы ж по уставу
Не воспитались,
Не нанимались в слуг
И наше право
Прям за кустами
Перевоспитывать сук.

Время лепило
Нового мэна
Делать гражданский долг;
Просто застыло
Вытереть гены…
Щелк – и уже не волк.

* * *

Притягиваешь ты своей окраской,
Своим лицом, смотрящим в пустоту.
Красива ль ты?! Я думаю, прекрасна
И даже воплощаешь в себе ту,

Что я ищу, как волк свою волчицу,
Как берег ищет шумная волна,
Но мне ж еще учится и учиться,
А ты же до безумия умна.

По росчерку твоих невинных строчек
Я различаю блеск твоих доспех.
Перед броском ты душу заморочишь,
Порвешь ее и соблазнишь на грех.

Но что еще меня так удивило,
Остывшего к превратностям людей,
Так это то, что ты его любила
Сильнее, чем успех своих идей.

Ты даже к ним, я зная, охладела
(Наверно, это было не твое).
В твоих глазах дошел я до предела
И не вписался лишь в дверной проем.

Мне даже жаль, что я тебя не понял,
Твоих потерь, исканий и побед,
Твоих неразорвавшихся ироний,
Твоих отказов, вроде слова «нет»,

Твоих манер, изысканных до жути
(По-крайней мере для моих манер),
Твоих перенасыщенных прелюдий,
Мне надрывавших оголенный нерв.

Пойми, прости за прошлые невзгоды;
Я исправляюсь вверх до тупика.
Наверно, это просто мои годы
Или твоя горячая рука.

Витая в чем-то очень невесомом,
Хочу тебе напомнить между дел –
(Я знаю, ты сейчас пойдешь к другому,
Решив, что он тобою овладел)

Скажи ему, что он – пустое место,
Что он ублюдок, сволочь и кретин,
А ты – обманутая бедная невеста,
Что он тебе так мало заплатил.

Отринь свои безудержные руки,
Верни свое сердечное «ну, нет!»,
Скажи, что ты сегодня с ним в разлуке,
Что гений он, но все же не поэт.

Потом вернись, скажи, что даже любишь,
Что даже жить не можешь без него.
Он думает, ты так с ним не поступишь,
А значит он полнейший идиот.

В тебе есть что-то даже вроде крика
Подобно буре, шторму в ясный день.
Я знаю, ты, конечно многолика,
Но… что-нибудь приличное надень.

Укутайся, чтоб не смотреть мне косо
В твои прямые, четкие глаза…
Меня прибили к перекрестью досок,
А ты ушла, ни слова не сказав.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Он самый первый, самый мокрый
И потому еще сильней
Нам заметает окон стекла
На день, а то – на пару дней.

Ошметки белого величья
Летят, разведчики зимы,
И, словно гул немого клича,
Бросают клочья кутерьмы.

Бросают вниз, под ветром – боком,
Бросают в лица чьих-то тел.
Окутав все, уже промокнув,
Перестают совсем лететь.

Потом живут еще недолго
И, пополняя тучность луж,
Уйдут небрежно, втихомолку,
Не дожидаясь зимних стуж.

Рождаясь с чистой колыбели,
Идут к концу, к другой среде.
За эти дни они грубели;
К чему ж пришли? Пришли к воде,

Пришли к истокам, к изначалью,
Не дожидаясь всех и вся,
Наполнив грязь своей печалью,
Не плача и не голося.

Еще пройдут снега и бури,
Придет зима, уйдет туда ж.
«Де-факто» - осень, а «де-юре» -
Всего лишь снежный шпионаж.

А город спал, не видя сказки,
Что снег чертил на стеклах глаз,
Которым так хотелось ласки
И белоснежного тепла.

Ты вышел в свет, на люди вышел;
Тебе кивали головой
Простые встречные и крыши,
И деловой городовой.

На душах ясность, в окнах бело,
А на земле – сугробий скрип
И никому нет даже дела,
Что он к земле уже прилип.

* * *

В копоти черной ночной темноты
В липких лапах дождя
Светит огонь неземной красоты,
Что потушить нельзя

И под любой подкосившийся столб
Спину подставит тот,
Кто понимает, что в поле волк –
Как в лесу стадо скотов.

Время бежит, не терпя суеты
Одновременно с ней
И на букеты делит цветы
И раздает весне.

Вещие старцы – пророки святых
Вновь навещают мук;
Выпей за то, что способен ты
Сделать с помощью рук.

Мерзлый хомут, зачехленный в квадрат,
Стынет на старом дворе.
Кормим из рук, поминая сквозь мат
Скольких святых царей.

У главарей научась побеждать,
Бешеным рыком звеня,
Рвешься вперед, отступая назад
И загоняешь коня.

Спрыгнул и выгнулся, будто бы меч;
Шею срубила плеть.
Мы рождены для того, чтобы жечь
То, что не может гореть.

* * *

Родник, родничок, ты течешь, ты течешь,
Длиннющий, как срок, что мне дали за лето.
Ты тихо журчишь словно бы ни о чем,
Вздувая огонь в капиллярах поэта.

Ты веришь о том, что впадешь ты в реку,
Что выйдешь ты в свет, в его самые сливки.
Но ты позабыл, что там много акул,
Что часто порою там мутно и липко.

Ты звонок и весел; увы, не горяч
И холоден, словно ледник в Антарктиде.
Клочки твои выплывут в эти моря,
Вот только хорошего вряд ли что выйдет.

Люби свою мель и купанье ребят,
И женщин с посудой, похожих на волны;
Они тебя любят и даже скорбят,
Что ты так далек, а вокруг столько молний,

Что ты не родился на даче у них,
Что мелок, купаться нельзя и поплавать,
Что мало тебя знает ихних родных,
Что часто стирает белье в тебе Клава.

Ласкает твои берега много лет
Одна ненаглядная лира – береза,
Ведь только лишь ей нет охоты в тепле;
Ей хочется холода, даже мороза,

Ей хочется зноя, тебя чтоб укрыть,
Чтоб ты оставался таким же холодным.
Она тебя любит, но как же любить
Того, кто слывет беззаветно свободным.

Любовь, говорят, очень злобна порой.
Кому же захочется ласки мороза?!
Но любит она всей своею корой…
Знать, есть та любовь, если любит береза.

* * *

Не унывай, когда дожди завершаются градом,
Не унывай, когда четыре – это два не на два;
Не унывай, я говорю, не унывай, буду гадом,
Только ты, братец, пожалуйста не унывай.

И на вопрос, когда-то заданный самою обидой,
Лучше молчи, а, может, просто поддакивай,
Ну, и вообще, что не читал, ну, не читал Майна Рида,
Тоже по этому поводу не унывай.

Если мечты вдруг воплощаться ну, совсем не желают,
Ты не мечтай и за копейки никому не давай.
Это собака у соседа не кусает, а лает;
На хер кусаться, если можно просто не унывать.

Кто-нибудь, близко стоящий к тебе душа в душу,
Наговорит очень умные до дури слова.
Чтоб голова не болела, ты лучше не слушай,
Ведь даже Пушкин поэтому не унывал.

Если дорога трудна и везде перекрестки,
Тянется узенькой тропкой тропинка едва,
Не унывай, коли сам назюзюкался «в доску»,
Это лишь все потому, что ты не унывал.

Голову режут вопросы устройства вселенной,
Из головы вылетают поносом слова.
Не унывай, во вселенной так все охуенно,
Если однажды просто взять, да и не унывать.

Плавает рыба в воде, да и не унывает
Даже в беде, не заметивши длинный крючок.
Ну, понимаешь, поджарили! Всяко бывает.
Всяко бывает, а ты не унывай ни о чем.

Но вот однажды ты понял, что счастье настало
И на вершине горы ты сидел и плевал.
Вдруг у подножия что-то «ба-бах!», и упало…
Это, наверное, тот, кто не унывал.

* * *

Когда-нибудь мы встретимся случайно
И тайно не подашь ты мне руки.
Когда-нибудь простимся на прощанье,
Глотая городские огоньки.

Ты будешь жить, не помня то, что было
И поутру смеяться невпопад.
Когда-нибудь неведомая сила
Вернет тебя на много лет назад

И мы возьмем друг друга за запястья,
Вдыхая пыль, пройдем по мостовой;
Небрежность нерастраченного счастья
Кивнет нам горделивой головой

И мы пройдем в потоке листопада,
Пройдем сквозь ночь, заполнившую грудь.
Когда-нибудь мы встретимся… Не надо,
Не встретимся уже когда-нибудь.

* * *

Остановились стрелки часов,
Ветер обманом из парусов
Шьет новогодние платья и вяжет носки
Тем, кто секунду назад были близки.

Горькое горе пустого стакана
Режет обманом горячие раны.
Если удастся дожить до весенних дождей,
Станем одними из миллионов людей.

Нам никогда не осознать,
В чем наша вера, наша вина,
В чем наша истина, в чем наша правда и честь,
Если она на Земле нашей все-таки есть.

* * *

Зачисленных в ряды борцов «за нас»
Удвоилось в количестве без качеств;
Их вытекшая пенная слюна
Забрызгалась от вычурных чудачеств.

Неверие и просто слепота
Бросают обездоленных в колонны,
А там вся правда-истина проста
И просто продается за талоны.

На баррикадах павших городов
Взовьются флаги нового режима
И у давно отчаявшихся вдов
Родятся дети полностью чужие.

Пройдут года, быть может, сотни лет,
Пройдет все то, с чего все начиналось.
У нас опять – ракеты и балет
И в Каракумах сеть водоканалов.

* * *

В конце войны,
Когда все смыл родник побед,
В глазах иных
Остались стоны о судьбе.

Еще ворчал
Под Прагой где-то пулемет;
В конце начал
Никто начала не найдет.

Пришли в дома
Без рук, без ног, нос верой в свет;
Похмельный мат
Кругом, да горечь этих лет

Я там не жил,
Я только видел, как горят,
Как муляжи,
Устои старого кремля

Кремля побед
И Красной площади лицо.
На все ответ
Найдется щас у подлецов,

Но до сих пор
Вот этот стон сквозь звон тирад
Сквозит из пор,
Пробитых много лет назад.

В летящей мгле,
Которой кланялись бойцы,
На всей Земле
Почти в ничто ушел нацизм,

А я стоял
В другом и мирном ноябре
И мял бокал
С бумажной водкой на столе.

Еще пройдет,
Быть может, множество веков
И новый дот
Огнем зальет другой окоп.

Ноябрь был
Началом веры в новый май…
Я все забыл,
Когда война пришла сама.

* * *

Раньше топором рубила
Наши головы скотина,
А теперь «двойные вилы» –
Появилась гильотина.

* * *

Блокирован в городе
Рваных мин;
В тепле ли, на холоде ль
Рвался в плен
Гордиться ли, плакать ли,
Как с людьми
И теми, что лапали
Их, что тлен.

Прощай, словно молодость,
Наш покой
В избытке ли, в голоде
Лишний риск
Вражина всех воинов
Бьет тоской
И птицы все вольные
Камнем вниз.

Прости ты их, господи,
Лишь за то,
Что клали не россыпью
В землю нас,
А похоронили нас
Под крестом
За пыльными милями
В тропах трасс.

Не держатся мертвые
На постах
И кровью аортовой
Не текут;
Стоят, как сплоченные.
Что им страх
И ночи бессонные
В пять секунд.

По трупам нехоженым
Тлен ползет,
Святых и стреноженных
Рвя в тряпье.
Быть может, что тоже мне
Повезет
И кто-то безбожное
Пропоет.

Извечная, вечная
Та борьба,
Где ночи калечные
Бьют калек.
Ты думаешь: «Может быть,
То судьба
Гнобит и ничтожит нас
В новый век».

Настало затишие,
Сник обстрел
И лезет двустишие
На язык:
«Всегда есть, кто выпустил
Норму стрел
И тот, кто не рыпался
В те разы».

Поближе подвинуться
Что ль к костру;
Не хочется ринуться
В смертный бой.
Но смерть подошла ко мне;
Я ору
Под пулями-страхами,
Под судьбой.

* * *

Дождь
Оконным боем отыграл в моей душе,
На перепонках переполненных ушей,
Оставив след свой.
Что ж,
Пускай вращается планета не туда,
Дождем злословия отравлена вода,
Как птица клеткой.

Дрожь
Бежит по телу, как последствие любви;
Я в зоопарке, будто неизвестный вид
Без цели
Прош-
-лым задирая вверх короткие носы,
Подводим к полдню одичавшие часы
За цепи.

Меж
Прогретых солнцем одурманенных сиест
Косят распятые под иисусов крест
Плеваться
В лицо
По их же мнению скотов и подлецов,
К тому же слюни подменяются свинцом
Пилатцев.

Мир
Истерт и выполоскан временем до дыр,
Что даже «Фэйри» не поможет вымыть жир
Оскалов.
Пир
Уже закончен и, насытившись собой,
Переписали неудобную любовь
На жалость.

* * *

По земной обросшей глади
Не иду и не ступаю.
Сотни тысяч древних стадий
Мне к ногам не прилипают.

Есть боязнь дорожной пыли,
Скоростей и расстояний,
А иначе б я не вылил
Столько всяких покаяний.

Рос, в отличие от многих,
Вовсе и не в тесноте я,
Закопавши в почву ноги,
Год от года богатея.

Но потом с пустой подачи
Прижили в другую почву;
До сих пор с тех пор я плачу
Оттого, что мир хохочет.

В новом месте было тесно,
Было очень неуютно;
Посреди большого леса
Окружением окутан.

Враз тебя я не заметил,
Да и как еще мне было
Замечать и дождь, и ветер,
День и ночь, клинок и вилы,

Голос, смех, небрежный отзыв
На какие-то ответы,
Да дискуссии о звездах
Или даже о планетах,

Но тебя сорвали в вазу,
А меня сжевали зубы
И конец пустому сказу,
Да тем паче, что он грубый.

На тебе в любовь гадали
И волос белесый шелест
Мысли, чувства оборвали,
А мои перегорели.

Не молчите, бейте криком,
Горевать еще так рано.
Чувства вырванного лика –
Капля лишь для океана.

* * *

Летали, как птицы, летели, как дни.
На лица б не слиться – огни и огни.
Огней непотушенных номер «на бис»,
Симфония пушек, падение вниз,

Петля, как на шее, винтами в песок
И не долетевшая пуля в висок,
Безмолвие, плен и немецкие псы,
А где-то под Питером без вести сын.

Часы отбивают последние дни
И сны там, где снова огни и огни.
Они не успели и он не успел,
Но спел он им песню, свинцовую спел.

Ну, все! От винта! Пусть закончится свет;
Ну, нет здесь хорошего, понимаете, нет!
Не пейте за здравие славных орлов,
Ушедших в бесславие выжженных слов,

Не думайте плохо о сгнивших в петле
Не в этой, в чужой, не в родимой земле.
И значится только под грифом «не свой»:
«Живой он, собака такая, живой!»

* * *

Можно исписать сотни километров строк,
Можно рассказать все, что на душе жгет,
Можно объяснить, только не пойдет впрок,
Можно даже ждать, если кто-то тоже ждет.

Можно заболеть вечностью босых ласк,
Можно прояснить пропасть ту, которой нет,
Можно даже все, коли уж пришла пора,
Только не могу я отличить от тьмы свет.

Тысячи веков на Земле людской род
Вогнутым мерилом мерил слов своих жизнь;
Кое-кто измерил даже сколько есть нот,
Но не удалось смерить, сколько есть лжи.

Лгать - не перелгать нам еще за веком век.
По Земле среди истины стоячих вод
Потекут меж нас лживых миллион рек,
Так, что и Христос вряд ли сыщет в них брод.

В мареве болот правда воет, как волк;
Знающий народ -, «кто-то»,- говорит,- «сдох.
Там уже полег, видно, не один полк;
Там уже распят, видно, не один бог».

Можно исписать сотни километров строк,
Чувствуя душой зыбкую земли дрожь.
Можно сделать все, дайте только нам срок,
Дайте только срок, мы обманем и ложь.

* * *

В начале века,
В конце истории
Пустые фразы,
Как острый нож,
Вранье калекам,
Людское горе,
Над унитазом
Полсотни рож,

Литые плечи,
Устои крепки,
Как в старой сказке,
Вот только нет
Противоречий
Тянутья репки
И в серых красках
Зеленый цвет.

За чудом мелким
Таится жалость,
А где-то в шалой
Босой груди
За ребер клеткой
Чего-то сжалось
И не осталось
Там впереди.

Из деревянных
Домов и храмов,
Оцелофанив
Их коркой лжи,
Когорты пьяных
И наркоманом
За «мани-мани»
Поют «за жизнь».

В окопах – трупы,
В глазах – усталость,
А что осталось –
Уже не в счет.
Вгоняя в ступор,
Тоскует жалость
О том, что мало
На свете нот.

В карманах пусто,
А в луже – звезды,
Косые гроздья
Смотрящих вниз
И только с чувством,
Что «нет, не поздно»,
Глотает воздух
Пустой карниз.

* * *

За бессонными глазами
Пол вуалью из огня
Мне не верится в меня
С несгоревшими слезами.

Под открытостью от нот,
Под влиянием привычки
Жгешь слова, как свечки-спички,
Опаленные вином.

В нераскрытое окно
Смотрит время глазом острым,
С хладнокровьем «коза ностры»
Режет прошлое струной

И небритый, как Шевчук,
Упиваюсь, словно школьник,
Сладким звоном колокольни,
Потушившем слов свечу.

Вдалеке от шумных нот
Все поет – ручьи и птицы.
Петь не сложно, как напиться,
Коль заказано вино.

На окне ловлю рассветы
И под голосом лучей
Сдуну муху на плече,
Чтоб согнать в себе поэта.

Неуступчивы года
И текут, как ледоколы,
От рождения до школы,
От нее до навсегда,

Только веришь и живешь
И словами, словно лаской,
Толи песни, толи сказки
Сочиняешь и поешь.

* * *

От тебя до меня –
Как судьбы перевал,
Голосов и стихов перебранка.
Ни седла, ни коня;
Никакие слова
Не поймешь, коли островитянка.

Я снимаю парик,
Так как шляпу не взял,
Перед истинным правом быть первой.
Говори, говори,
Ведь о том, что нельзя,
Помолчать помешали бы нервы.

Коль я верный тебе
И шепчу наугад,
Словно стрелы, слова по листочку,
Уступая в борьбе
За тебя дуракам
Понимающим, верным и сочным.

Словно сорность травы,
Как звезда от Земли,
Я отброшен, а, может, откинут.
Называю на «вы»,
Как строкой из молитв,
Выражаясь словами сухими.

Не люблю, не скулю,
За спиной – ничего,
Ни гроша, ни шиша, ни кармана.
Постоянно плюю
И мешаю плевок
С супом дня за столом ресторана.

Не имею креста,
Только что-то несу.
Очевидно, химеру бесстыдства.
Десять жизней с листа
Отнесу-ка на суд,
Не сумев ни одною напиться.

И пускай отпускал
Ту, с которой не слез,
Как у слов, не имел окончанья.
Наскулившись в оскал,
Я напился в дребезг
Твоего золотого звучанья.

* * *

Мы убиваем время
И чешем на работу.
Идти домой не в тему
И хочется поспать,
А там опять проблемы,
Какие-то заботы,
У дочки в школе схемы,
Решение задач.

А хочется, чтоб деньги
Всегда в семье водились.
Вопрос – вот только где бы
Их больше получить,
Ведь в некоторых семьях
Мужья тихонько спились
И молят о прощеньи
И продолжают пить.

Ну, кое-кто в работе
Помешан с головою;
Названивает сотик
По многу раз за день.
Жена готовит ужин,
Полы в квартире моет;
Кому-то, видно, нужно
И плакать, и радеть.

Вон телевизор плачет;
Кого-то вновь взорвали.
С утра надо на дачу –
Картошку посадить.
Как хочется поплакать
На этом карнавале.
Так долго нет зарплаты,
Осталось лишь завыть.

На утро вновь вопросы,
Опять проблемы с дочкой
И сын опять по носу
Кому-то настучал.
Опять куда-то еду,
Троллейбус обесточен
И, видно, что к обеду
Я даже опоздал.

А где-то там за морем
В стране заокеанской
Живут в семье без ссоры,
Аж верится с трудом.
Там выдают зарплату,
Отлично ходит транспорт,
Никто не скажет матом,
Мол, «в гараже твой дом».

Я был там как-то летом,
Читал стихи со сцены.
Я думал, что там нету
Плохих таких вещей,
А там меня избили
И кинули о стену.
Какой-то негр Билли
Был очень злой вообще.

Потом в плаще измятом
Поплелся я в свой номер.
Меня английским матом
Связали, как бомжа.
Один нью-йоркский гангстер,
Наверно даже гомик,
Сказал, что я опасный
И вскоре убежал.

Ни паспорта, ни визы,
Ни доллара, ни цента
И на мои капризы
Никто не отвечал.
В полицию притопал,
Штаны сдал под проценты,
Но городские копы
Закинули в подвал.

Потом еще бродяжил.
Мои то уж в России
Подумали, что даже
Я умер или что
И в розыск подавали,
Да общностью усилий
На свалке откопали
Меня в моем пальто.

Конечно, ностальгия
Меня не заедала,
Но никогда ноги я
Туда не покажу.
Какая ностальгия,
Когда недоедал я?!
Теперь же о России
По-новому сужу.

Опять жена и дочка,
И сын набедокурил.
Вот на дороге кочка –
Споткнулся и упал…
Ну, все, наверно, спел я,
Пойдемте-ка покурим.
Не этого хотел я,
Но, кажется, финал.

* * *

Вверху – не рай и ад внизу едва ли,
А здесь петля, похожая на жизнь,
А здесь война, в которой не бывает,
Чтоб без потерь звучало в ней «Ложись!»

Гитарных струн не вытянуть из нервов,
Не размотать их и не затянуть.
Таких потерь, как было в сорок первом,
Едва ли насчитать за всю войну.

Не тех, что молча падали под пули,
Не тех, что флаг вонзили на Рейхстаг,
А тех, к которым слово «дотянули»
Не применить, наверное, никак.

В войне нет лиц, а только отраженья
И чьих то глаз пронзительная боль.
В войне страшнее, нет, не пораженье,
А то, что завтра будет новый бой.

* * *

Моя поэзия проста,
Как прост папирус.
Прожорливая, как глиста
Или как вирус.

О, если был бы я пророк
И жил в бараке,
Я написал бы пару строк
О свойствах драки.

Я никогда бы не нашел
Надежней места,
Чем то, что прячет под подол
Моя невеста.

Пускай она не терпит дня,
А ночью бредит.
В ней есть частичка… от огня
И свойства леди.

На гвозди тянется рука
И мухи кружат.
Пока, родимые, пока,
До новой стужи.

Залейте глотки и тела
Истошным воем,
Командовал же ведь Пилат
Своим конвоем.

Решился на гору взойти,
Как Сизиф с камнем.
Другого нет у нас пути
И все мы канем.

Слова не ведают, что жгут,
Творят и лепят.
Смените мне нелепый жгут,
«Зэр гуд!», на цепи

Ты не ищи здесь ничего;
Нас бес попутал,
Но к черту я послал его
И его mutter.

Во рвах и ямах вдоль дорог
Вода святая,
На тополях играет рок
Воронья стая,

Но лето кончилось. Шабаш!
Пора виниться
И журавлю ты передашь
Свою синицу.

В окне огонь, в подвале тьма,
За дверью сырость
И сходишь медленно с ума
В пустых квартирах

На дне стакана пауки,
В кладовке – мыши.
Я написал тебе стихи,
А ты не слышишь

Как в кухне мечется вода,
Звеня минором
И пожелтевшая звезда
На светофорах

Седые звери по углам
Забились в норы
И слышен только дикий лай
Дворовой своры.

Играет вальс, почти что блюз
Кипящий чайник,
А я уже и не боюсь,
Что все случайно.

* * *
Кряхтя затяжно в унисон,
Ползли затяжки перегиба
И, извиваясь полосой,
Мне предлагали «либо-либо».

Ворочал вечер тень бумаг,
Переворачивая в реверс
И приходила ночь сама
И становился юг как север.

За час стемнело. На стекле
Сидели мухи, угрожая,
Что не застынутся в смоле;
А я смотрел на рябь лужаек

Какая ночь, какой накал!
Вот где на деле суматоха.
Вон бабки, видя старика,
Чевой-то начинают охать.

Там сигаретные плевки
Летят в пустующую лужу;
Уже кипят вовсю стихи
И закипает суп на ужин.

Я так люблю ночную темь,
Ночных людей, гулящих девок.
Деревья, словно свод костей,
Шипят и плещут перепевы.

Горят огни неспящих тел,
Огни любовных перегибов.
Я и писать-то не хотел,
Но мне сказали: либо… либо…

***

В науках ясно сказано,
Что все идет по плану,
Задуманному Андерсеном
На пару с Магелланом.

В земле зарыты памятью
Останки возроптавших,
Помянутых на саммите
На тему «Списки павших».

В горах мешки заплечные,
Груженые обозы
С давно уж ставшим вечным
Курительным навозом

В любом краю есть доблести,
А в доблестях – герои,
Способные свой гроб нести,
Пока их не зароют.

Мне чудится, мерещится,
Мне что-то вечно снится,
А где-то уже скрещивается
С журавлем синица.

Мы радуемся искренне
Тому, что мало платим
За маленькое тисканье
Под пыльными кроватями

Под осень город пачкает
Штаны и подворотни
И смачные преддачные
Идеи огородников.

За шумом улиц вытекших,
За кофем или чаем
И мы уже не слышим тех,
Кто нас за все прощает.

***

Как на воле зимой, до морозов,
Пожирая свой сваленный бок,
Родила нас мамаша, и слезно
Умоляла не ввязваться в бой.

Стая выродилась до урода
И в и так нерадивой семье.
Век от века и год нам от года
Умирать с ямщиком в полынье.

Коли глотка полным-полна пены,
Коли ноги несут, как в стихе,
Коль охотников бьем об колено,
Значит, все у нас будет OK!

И неважно, что зимняя стужа
Подмораживает оскал,
И неважно, что пойманный ужин
Обглодает ночью шакал.

Мы солдаты из мед.санит.бата,
Мы как дьяволы в серой плоти;
В остальном лишь судьба виновата,
За которую надо платить.

Не заплатишь, ружье – это мягко,
Просто цветики и лепестки,
Ну, а попусту вякать и рявкать
Нам, поймите, ничуть не с руки.

За грешки старины трехсотлетней,
За забитого кем-то телка
Получаем по пуле и плети
В ощетинившиеся бока.

Мне бы вырвать ступевшие когти
И на зубы надеть пластилин,
Никого не глотать и не лопать
И не лапать медвежьих «малин».

Одинокий, как наша планета
И до крови охоч, как до щей…
Поминайте не лихом поэта,
Поминайте хотя бы вообще.

***

Тени клонились на запад,
В сторону жирных Европ.
Плыл где-то по ветру запах
Засранных фрицами троп.

Смерти в тылу прикрывали,
А на переднем краю
Редко, но метко стреляли
В тех, кому все по хую.

Сладкие тени окопов
Тихо скрывали от пуль
Наши солдатские жопы,
Стоившие, в общем-то, нуль.

Черной землею, травою,
Через просторы земель
Шел наш размеренный воин –
Жалкий потомок Емель.

Очень не хочется плакать,
Хочется просто реветь,
Словно поставленный раком
Прежде всесильный медведь.

Нас не жалели, и значит
Нам их жалеть не резон…
Братцы, за мною, в атаку!
Врежем им, братцы, разок.

***
Ты, наверно, моя муза
В дебрях города и ВУЗа
И из всех знакомых музык
Лишь твоя в душе застряла.
Я мечусь, как глупый ветер,
Словно солнце на рассвете,
Только, видно, мне не светит
С этой музой быть нахалом

Мне не хочется расстаться,
За тебя готов я драться.
Знаешь, глупо препираться,
Да и льстить, наверно, тоже.
Продаешься мне за злато
(Ты, наверное, богата)
Ну, а я плохой оратор,
Хоть и дал тебе по роже.

Все, не приходи, не надо;
Достают твои тирады.
Ты как будто бы не рада,
Что со мною тут торчишь.
Помнишь, как тебя я встретил,
Как взрослели наши дети,
Как ругалась, что «при свете,
Мол, неярком ты строчишь».

Ну, ругались. Не со зла же?!
Ты теперь, родная, даже,
Если я немножко «вмажу»,
Начинаешь мне твердить:
«Есть же трезвые поэты.
Соберусь щас и уеду».
Говоришь сто раз про это,
Ну, за что тебя любить?

Надоело! Все! Ну, хватит!
(Я валяюсь на кровати)
Сколько на тебя я тратил
Нервов, времени и сил…
Ну, прости, я виноватый.
Остаешься до утра ты,
Снова лечишь боль утраты,
Что тебе я приносил.

***

Дорога,
Давно пропитанная горем,
Немного
Нам оставляет выбирать
И с богом
Не будь, наверное, мы в ссоре,
Убого
Так не пришлось бы помирать.

По вере
Раздали каждому на брата;
Не верю
Ни в трибунал, ни в божий суд.
Капелью
Нам выдавали предоплату.
Теперь я
Похож на тех, кого пасут.

Чистилищ
Мы не видали, видно, сроду,
Крестили
Одни лишь пули, да штыки.
Носили
Орденоносный чин пехоты
В России
Одни лишь только старики.

***

Вечер. День засыпает в лежку,
Рвется ночь в окна заглянуть;
Пропиталась влагою дорожка,
Завтра ж осень! Есть за что бухнуть.

Осень, ночь и дальняя дорога.
Я бреду по ней, как неживой,
Словно тень какого-нибудь йога
И малясь похожий на него.

Денег нет и, кажется, не будет;
Сколько лет горят они в руках.
Я поэт, а их почти не судят,
Если след оставили в веках.

Вдалеке мелькают огонечки,
На пути вдруг выросла стена.
Имена завязаны в платочки,
Но соплей там тоже до хрена.

Что такое осень? – это небо,
Да дороги, полные воды,
Закрома затаренного хлеба,
И к грязи приставшие следы.

Осень – лишь запасы зимних буден,
Там, где мышь скребется в плинтусах.
Если, скажем, осени не будет,
То не будет пушкинских писак.

В никуда бреду, длинна дорога;
С крыш течет, но это херота.
Дождь идет, но как-то хромоного;
Может быть, напился, сволота.

Щас в лесах какой-нибудь Гвинеи
Льют с небес сезонные дожди
И всегда довольные пигмеи
Рвутся в пляс и блядствуют, поди.

Что сказать об осени охота?!
Может, то, что я ее люблю.
Вот найду приличную работу
И женюсь на ней, как денег накоплю.

Буду жить себе, как Абрамович
И куплю к тому ж «Реал» (Мадрид).
Кто решил поймать меня на слове,
Тот пускай чуток повременит.

Два часа еще до сентября то,
Но вдали мелькает мой подъезд.
«О, здорово, выпъем-ка, ребята,
За женитьбу, да и за отъезд.

Осень. Ночь, похожая на утро.
Взгляд застыл как будто на стене,
В голове - как пункт «обмен валюты».
Завтра ж осень… Ну, и черт бы с ней!

***

Не верю в вас и в ваши стоны,
Когда вы так нехороши,
Как песни пахнущей вороны
На свалке мусора машин.

Вы так невинно дерзковаты,
Небрежно думающе злы
И потому, наверно, рядом
Неотпущенские козлы,

А на какие-нибудь явки
Вы снова явитесь нагой,
Почти такой, какой вы рявкать
Любили, шаркая ногой.

Несоизмерна ваша слабость,
Когда, грозя, как без ножа,
Вы оставались глупой бабой,
Не научившейся рожать.

***

На войне и пара фраз
Хоть чего-то, да значит.
Наш сапер в который раз
Снова терпит неудачу

И на смену снова нам,
Как по оптовым закупкам,
Присылают пацана
(Все равно на мясорубку).

Вьется в небе красный флаг,
Как на нас куски одежды.
Снится выжившим ГУЛАГ,
Как останки от надежды.

Вроде, мы еще живем
И в атаку прем не хныча,
Молча дохнем и гнием
Даже без боев и стычек

И, упав в траву лицом,
Подыхаем так же молча.
Нету правды под свинцом,
Кроме выстраданной волчьей.

***

В глухих коридорах
Рассыпанный порох
Детей, живших в норах,
Погнал на покой,
На месиво праха,
На улицу страха,
Где шаг, словно плаха
И смерть под рукой.

Вот взмах… И … Взлетели,
Порвали на теле
Одежду и въелись
В тела, как в труху.
Летели, как спицы,
Мечтая вонзиться
В кричащие лица
За доли секунд.

Секунда до жизни
Ребенка капризней.
Тут кровию брызнет
Любая душа,
Увидев, как дети
Взлетали на ветер,
Уже не в ответе,
Уже не спеша.

Когда засыпали,
Они все мечтали
И часто летали,
Летали во снах.
Теперь, получая
По порции стали,
Устали и встали,
Забыв, что война.

Из сказок на пули
Ребята взглянули;
Их не обманули,
Что зло победит.
А смерть все махала
Рукою нахала…
Ему было мало,
Что сам не убит.

***

Если станешь ты дождем,
Обращусь тогда я ветром;
Мы вдвоем с тобой пройдем
Сотни тысяч километров

Ты, да я, да мы вдвоем
Протрясем ковры-дороги,
В пути песню запоем,
Да помолимся о боге.

Лучше, брат, не говори,
Сколько уж прошли с тобою.
Можно выиграть пари,
Коли спорить со судьбою.

По Чечне, да по войне
Мы бродили, словно волки,
Снилась мне она во сне.
От нее у нас наколки.

Вспомни; память все хранит:
Как был ранен, как я выжил
(До сих пор в груди болит,
Правда, рана малость ниже).
Помнишь, как тащил меня
На себе, как груз тяжелый,
Как сидели у огня,
Как обстреливали школу,

Как ходили мы в разведку,
Как ты письма слал отцу,
Как хлестнула тебя ветка
По прожженному лицу.

Помнишь, как погибли наши?
Помнишь, как они легли
Не в земле, а в рваной каше
И от Родины вдали.

Вспомним, выпьем и помянем
Тех, что умерли тогда,
Тех, кого война подмяла
В молодые-то года.

Наливай еще стопарь –
Выпьем мы за дружбу нашу.
Помнишь, брат, когда-то встарь
Называл тебя я Саша.

Если станешь ты дождем,
Обращусь тогда я ветром…
Нам теперь с тобой вдвоем
Не пройти и километра.

***

Пологом ночь накрывает окопы дна.
Что ты поешь, если свет не в твоем окне,
Что «руки прочь от души»
Или «нет войне»;
Это твое, это твой знак.

В городе тьма, в городе время гореть,
Глиняный нож не вонзается по рукоять;
Снова тюрьма. Снова под крики «Стоять!»
Злобная вошь рвется, как пес в конуре.

Рваные дни завершают круговорот,
Новый виток подомнет под себя спираль;
Мы не одни, мы не «идем на восток».
Десять по сто, если горишь, то сгорай.

Здесь только мы в тысячах новых лун.
Звоном аккорд, души на уши надев,
Режет умы не новоявленных дев,
Бьет из аорт кровью гитарных струн.

Время из нас вылепило таких.
Глупо жалеть, глупо винить рок,
Бритый спецназ точит на нас кулаки…
Пряник, да плеть, или свинец, да курок.

Вера в душе, души в мешке и – в ад,
Слово «на нет», словно по пуле в лоб.
Время пашей снова настало, чтоб
Некий поэт снова родился, гад.

Что говорить, варится новый суп.
Можно не есть, щас не голодный год.
Мы не цари, чтобы кормить народ,
Вытерли спесь с губ… и уже – труп.

***
Вдали
От забот от мирских и от света,
Молитв
И великих творений и дел
Бойцы
Поколения жаркого лета,
Спецы
Умерщвления вражеских тел

Жгли мир,
Наполняли и стоны, и плачи,
Сломив
Оборону и двинув вперед,
Свой крик
Незаметно за вражьими пряча,
Несли
Свою веру в сердца и в народ.

У жен,
Смело ждавших своих с артобстрелов,
Сожжен
Их последний домашний очаг,
Но в рот
Принимая железные стрелы,
Свой род
Продолжали стрельбою с плеча.

С колен
Подымался упавший на травы,
Чтоб в плен
Не сдаваться нигде, никому.
Ему
Еще долго идти до заставы,
К тому ж
Та застава пылала в дыму.

Он шел,
Не считая шагов и распятий,
Лишен
Всех сомнений, мгновений и прав.
Упал
Друг последний, а было ведь пять их
Под шквал,
Не стихавший почти до утра.

Пройдя
Всю страны и почти пол-Европы
Найдя
Свой покой и вершину свою,
Весь мир
Защищая один из окопов,
Прими
Смерть, как песню в нелегком бою.

***

Мы без конца идем одной дорогой
И не ища осколки красоты,
Быть может, постарели мы немного
От той несуетливой суеты.

На голове железка. Что с нее мне?
Вот остановка не на полпути.
Ты обо мне, браток, умру я, вспомни…
Не всем дано дорогу до конца пройти.

Штыки, осколки ребра заглотили
И поломались, нету больше сил,
Но мне уже давно туда вонзили
Клинок презренья, что меня пронзил.

Дорога жизни, мне тебя не надо,
И счастье ваше мне не по нутру.
Мне лучше пекло ядерного ада…
Быть может, хоть тогда-то я помру.

Я весь истыкан тонкими лучами
От солнца жаркого, и каплями дождя;
Ни днем не сплю, ни долгими ночами
Да так как спать тут простаки нельзя.

Луна в глаза отчаянно впивалась,
Проткнула их, я рвался на куски
И сердце, как клочок бумаги, сжалось
И смялось, как ненужные стихи.

Но, вот уже конец, наверно, будет
И я уйду отсюда наконец;
Пускай забудут меня все вот эти люди,
Ведь в их глазах я даже не борец

Ну, хватит! Все! Я выпрыгнул обратно,
Рванул вперед, меня разорвало
И командир, на все взглянув отвратно,
Сказал: «Да, брат, тебе не повезло».

***

То ли выйти за грань, то ли выйти в народ,
То просто дурак, то ль ленивый урод,
То ли вброд десять рек, то ль одну не пройти,
То ли я человек, то ли просто кретин.

Враг ли, друг ли кому, не понять, не узнать.
Нервных слез по нему, обнищанью меня.
Ни коня, ни седла, все уйдет и в разнос,
Все в расход, все дотла, по хую и до слез.

То ли в глотку штыри, то ли слово сквозь клеть
И уже говорить – все равно, что гореть.
И меня прогоняют, как пса, за аркан,
Словно неприближенного к этим стихам.

Слово- дрянь. Мера – мрак, тишина через зоб
И молчанье ягнят в предвкушеньи резни
Хоть колпак, раз дурак, мне наденьте на лоб.
Напишите: «Хуйня, припишите –
« о них».

***

Черной нитью через прожитый
Мною столь короткий век
Пьет со мной и корчит рожицы
Мне мой черный человек.

Не выдумывая сложного,
К простоте ища пути,
Силой посоха дорожного
Я б полсвета окрестил,

Я б разлил мечты со встречными,
Наливая в новый день,
Красной датой неотмеченный,
Радость крепких добрых дел.

Тень дразнила меня дрязгами,
Зазывала в кабаки,
Что, мол, дескать, вы отвязные,
Те, кто пишете стихи.

Разнесу к чертям всю душу я,
Выпью яда полный чан.
Оставайтесь лучше с Пушкиным
Допивать вчерашний чай.

***

Берег, притихший от холода с ветром,
Вырыт, завален бутылками, пуст.
Слишком, пожалуй, нежаркое лето
Ветром прибило дрожащих под куст.

Многое тут непохоже на байки,
Кои ты слышишь, когда вдалеке,
Но и в далеко летящие стайки
Снова вернутся к знакомой реке.

Снова все будет, как было когда-то,
С города съедутся толпы «братков»,
В дом возвратятся «на дембель» солдаты,
Ночи заполнит стозвон кулаков.

Двигаясь в нечто, в неведомой скачке
Время летит, наплевав на иных.
Выйдут девицы толпой, как на стачки,
И прогуляют под самые сны.

Утро из печки достанет буханку,
Кашей заварит, запьет молоком;
Кот-обормот, ночевавший в лоханке,
Вылизав миску, свернется клубком.

Вечные ясные дали деревень,
Вспаханный грядками в ряд огород
Там, где в малиннике вырастет ревень,
Там, где картофельный вырвут народ.

Ноет дорога, но не от колесной
Вечно заезженной старой судьбы.
Тот, кто здесь вырос, становится взрослым
С вечным чавоканьем, с «каб», да «кабы».

Все это греет, и жжет, и бичует
Тех, кто горюет и тех, кто не ждет.
Вот и теперь, ничего не почуяв,
Просто иду я… и дождик идет.

***

На лекции нашей сегодня аншлаг,
Пришло слишком много студентов.
И каждый четвертый сидит, как дурак,
Как платит бесплатную ренту.

Радайкин Сергей все в «печатке» своей;
«Она золотая», - сказал он.
Потом настрогает он кучу детей
И будет каким-нибудь замом.

А впрочем, не замом, а кем-то другим
И женится, хоть и не сразу.
Жена ему будет, там, печь пироги
И предаваться экстазу.

Авось, и директором станет потом,
А может, и выше. Кто знает.
Себе заведет он собаку с хвостом,
Которая гадит и лает.

А в общем, он будет хорошим отцом,
Семейным, практичным и видным
И будет не водку, там, пить с огурцом,
А чай с иностранным повидлом.

Но что же на лекции делает он?
Наверно, сидит и мечтает,
Как заработает свой миллион
И замом каким-нибудь станет.

А что же Вован, например, тут нашел?
Что делает он здесь, на паре?
С похмелья ему просто нехорошо,
Они вчера с другом бухали.

Бухали, бухали, и все б ничего;
Глоток за глотком – водки нету,
А денег – нема, выпить тоже, и вот
Осталась одна сигарета.

Поэтому он недовольный сидит.
Что хуже таких «недогонов»?!
Ему бы кто дал долгосрочный кредит,
Но эдаких нету законов.

Вован председателем станет потом
В родимом своем поселке
И будет возиться со всяким скотом.
Ну, будут, конечно, и телки.

А после приедет в Саранск, и тогда
Получит мандат депутата.
Потом начихает на этот мандат,
Ругаясь отборнейшим матом.

Потянет на Родину, а не ко сну,
Приедет в Игнатово с горя,
Найдет себе там красотулю-жену,
Из тех, кого раньше пердолил.

Андрею же Гаршину светит престиж –
Карьера на оптовой базе,
А в будущем – Лондон, Берлин и Париж,
Работа в Челнах на «КАМАЗе».

Решит он, что хватит страдать хуетой
И из Саранска укатит.
Работать здесь, типа, ну, полный отстой,
А где-то долларами платят.

Но видно, с работой потом не пойдет,
А хочется жить хоть немножко
И доллара курс, как назло, упадет
И прямо Андрею на бошку…

***
Как поверить во что-то и где-то,
Как прожить, не устав распинаться,
Как писать, чтоб остаться поэтом,
Как царить, избежав коронаций,

Как все это суметь и успеть нам,
Доверяясь поэзии только,
Доверяясь мелодиям песен,
Как Хоттабычу друг его Волька

Без чего-то остаться, как ныне,
Оторвав от себя поэтичность
Там, где нету полос, кроме линий,
Разделяющих плоскость и личность.

Так же ныть и все также беспечно
Заниматься играньем в игрушки,
Потому что поэт – это вечно
Александр Сергеевич Пушкин.

Значит, всё! И не надо блеваться
На столы; все равно не заметят,
Как мы жили, пытаясь касаться
До того, чего нету на свете.

***
Говорят, что жизнь – игрушка
И простая заварушка,
Не отстреленная пушка,
Книжка, тухлая отрыжка
И пускай следит норужка,
И пускай трендит на ушко,
Словно маленькая мушка,
Жизнь-подружка, что нам крышка.
Душка, я ее не мерил,
Не ломал плечами двери.
Верю, дорогая, верю,
Что мы в планах у судьбы.
«Жизнь – театр, а мы актеры, -
Чушь, пустые разговоры!
И привычно в личных норах
Мы зализываем быт.
Жизнь – игра, а мы игрушки…
Не бери меня на мушку,
Мне что Лермонтов, что Пушкин –
Все одна-де сатана.
Кто бы думал, кто бы ведал
После плотного обеда,
Что не я, ни ты не сведущ
В этом деле ни хрена.
Сказки – вой политиканов,
Глупость – полные стаканы;
Если истина и канет,
То уж точно не туда.
Как кому, а мне количеств
Не сложить из толстых спичек,
Так что лучше уж захнычу
И пойду себе рыдать.
Никого в безумной дали.
Виновата в том среда ли,
То ли то, что недодали,
То ли простаки не я.
Жизнь – не вера, не надежда,
Не любовь. Одни невежды
Полагают то, что между…
Можно сунуть два хуя.

***
Я никому не подражаю,
Я так пишу.
Свои стихи я не рожаю
И не ношу.
Я не любитель глупых споров
И сорных ссор,
Как ненавидит войны воров
«Законный вор»
И не намерен оправданья
Искать стихам;
Со слов не собираю дань я,
Как знатный хан.
Презрений, славы мне не надо,
Пусть буду пуст.
Пускай напьюсь вхламину яда,
Что льется с уст.

***
Вот они, мои застенки
И уж нет пути обратно.
Вены превратились в венки,
Сократясь тысячекратно
И остолбеневшим взглядом
Он глядит себе под нос.
Вот и счастье встало рядом;
А на улице мороз.
Землекопы пот сливают
В землю; бросили ее.
Вот любовь почти что лает,
Вера упокой поет.
Вот закрыли крышку туго,
Полетел клочок, упал,
Вот стоят два лучших друга –
Прямо «с корабля на бал»
И она, вдыхая запах
Им забытых сигарет,
Держит в черных цепких лапах
Расфуфыренный букет.
Расходиться уж пора бы,
Да и холодно всерьез.
Плачут дети, ноют бабы,
Замерзают капли слез,
Коченеют, разбиваясь
О замерзший кислород.
Говорят, что он, спиваясь,
Знал что вскоре его ждет.
Знал, что с ним умрет надежда,
Знал, что кто-то будет рад
И на кладбище небрежно
Будет чавкать шоколад.
Он давно смирился с теми,
Кто его похоронил.
Они ж так давно хотели
Спрятать баночку чернил.

***
Когда я прихожу к себе домой,
То чувства запираю на балконе.
Кривая не выводит по прямой,
Тогда идти зачем же, я не понял?!
Осатанев и вытаращив дух,
Вдыхая запах бездуховных тропок,
Я никуда сегодня не пойду,
Так как из детства не приучен топать.
Она сама придет, коль захотит,
Возьмет вина в соседнем магазине
И, не входя еще, перекрестит
Мое лицо и глаз оттенок синий,
И, отойдя к влекущему окну,
Мы будем с ней смотреть до обезумья
Как проплывают тысячи минут,
Нас с нею ни к чему не обязуя.
Вот отчего люблю я пустоту –
Чтоб наполнять ее до невозможья…
Не тот Иисус, кто виснет на кресту,
А тот, кто правду называет ложью.

***
Мне часто чудится огонь
Не согревающий, холодный,
Как нежеланье быть с тобой,
Как кто-то злющий и голодный,
Как ночь, которая без звезд,
Как утро с дикого похмелья,
Как нештурмованный «Норд-ост»,
Как невеселое веселье.
Во сне – мечты, на утро – труд,
Полпуда, съеденных без соли.
Умру, пускай меня снесут
Лежать в ромашковое поле.
Пройдут века, как луч, как звук,
Так незаметно, так нежданно
И нас, наверно, созовут
И похоронят в океанах
И будет лить каскад дождей
И будет море солью полно
Лишь оттого, что на людей
Похожи плачущие волны.
Я соберу зверей, как Ной
И наплюю на «либо… либо…»
Пусть будет новый мир земной
Придуман для твоих улыбок.

***
Пройди, мне кажется, хоть сто,
Хоть тыщу лет, не догорит
Тобой исписанный листок
Твоих стихов твоих молитв
И в самой тихой пустоте,
Назначив встречу, ты придешь
Увидеть тех, кто ждал, и тех,
Кого сама давно уж ждешь.
Любовь к стихам – пустяк из уст,
Который скажет лишь смельчак.
Я поныл что такое пуст…
И смысл ноши на плечах.
Во сне, вставая впопыхах,
Ищу чего то, может – жду,
Пишу стихи, а в тех стихах
Намек на близкую беду
Но на любом клочке Земли,
В любом краю, с любой другой
Я знаю: где-то там горит
Не догорающий огонь.
Как сто великих маяков,
Как стук нестынущих сердец,
Он будет жить века веков
В любых краях, всегда, везде
И, освещая мой же путь,
Со мной останется на ночь…
Горит огонь, пора уснуть,
Но и уснуть уже невмочь.

***
Я смешон, словно Коннори Шон,
Словно Бонд, позабывший заданье.
Я натягиваю капюшон
И плыву по волнам мирозданья.
А она; да о чем я?! Она
Не плывет, а летит, аки птица
Сложена, словно наша страна,
Жаль, не может нигде притулиться.
Эти лица и эти глаза
В унитазах, тазах и прописках
Улыбаются, трогают за…
В общем, трогают листья за письки.
Хорошо, не горю как дрова!
Хорошо, не горю даже свечкой!
А слова?! Да, плевать на слова,
Да полегче, родные, полегче!
Голова, понимаешь, болит.
Айболит не поможет, не парьтесь.
У меня лишь один Айболит
И Айумер, который в инфаркте.
У поэта бывает, что рвет
И желудок кусает печенку,
Но «поэт почему то поет», -
Это Сеничев. Я не при чем тут.
Это снова «не я» и «нигде»
Написал, словно сало под водку.
Я люблю… и не только в пизде
И живу… но не в том околотке.

***
Милый мой солдатик, как я тут?!
Ну, не очень, если так сказать.
Потеряла прелесть, красоту,
Но тебя решила долго ждать.

Мать здорова, учится сестра,
А отец как будто заболел.
Шмоток много, надо постирать,
Но пока пишу вот между дел.

Друг твой, Сашка, поступает в ВУЗ,
Колю с Лехой сцапали менты.
Их теперь все зэками зовут;
Хорошо, что там теперь не ты.

Все учусь. Куда ж еще умней!
На второе просто не пойду.
В день рожденья плавала в вине;
Погуляла на свою беду.

Пирогов прислать я не смогу,
Сигарет купила блоков шесть.
Из кафе заказвала рагу –
Тут у мня самой то нет поесть.

Денег нет. Устраиваюсь в банк
Иностранный, филиал ЮСА.
Там американец этот, янк,
Жвачку мне оставил в волосах.

Завтра постригусь; себе нашла
Личного стилиста. Просто класс!
В магазине видела халат
Дорогой, но в моде он сейчас.

На работе вроде как дебют,
Пригласила весь свой коллектив.
Вот, не знаю сколько они пьют
Водка, пиво есть аперитив.

Жаль готовить, правда, ну, никак.
Позабыла то есть, но ничо,
Сделаю в кафе тогда заказ…
Щас белье повешу, пусть стечет.

А, забыла! Как там у тебя?
Как там служба? Кормят хорошо?..
Позвала помочь одних ребят…
В дверь звонок, наверно кто-т пришел.

Продолжаю. Тут уже темно.
Так, а завтра что же мне надеть?!
Не забыть бы только про вино.
Кстати, я решила похудеть.

Ну, пока, а то сейчас засну;
Исписала все уж на листу.
Эх, уж два часа и семь минут!..
Я здесь тоже, милый, на посту.

***
Спросил ребенка папа:
-Кем ты хочешь стать?
-Богатым, чтоб на лапу
Чиновникам давать;
Бандитом вороватым,
Чиновником бы мог.
-А, может, ты солдатом
Желаешь стать, сынок.
-Нет, папочка, они же
Воюють на войне;
Валяться в грязной жиже
Не хочется мине.
-Мечтал я в твои годы
Быть летчиком. Вот так.
Летать по небосводам.
-Фу, пап, какой дурак!
-Ты, может быть, желаешь
Работать на завод,
Рабочим стать, ну, знаешь…
-Рабочим стать! Ну, вот!
Ну, вот еще придумал,
Они же все в грязи.
Я думал, пап, ты умный,
А ты чё-т стормозил.
-Мечталось мне, сынуля,
Поэтов слава, что ли.
-Поэтом быть?! А, дуля!
Итак достали в школе.
-А мама твоя врач ведь,
Людей лечить идет.
-А после редьку с даче
На рынке продает.
Но, знаешь, папа, все же
Хочу я быть таким,
Ну, типа там похожим
На Путина. Прикинь!
-На Путина?.. Пожалуй;
Тебе он ни чета.
Сынок, ты умный малый,
А я б хотел… летать.

***
В соседнем ли городе капает дождь,
В соседнем ли городе падает снег.
Ты, может быть, где-то куда-то идешь,
А, может, не спишь или видишь в окне
Как дождь заметает соседний проспект
И ветер двулично свистит, как сверчок.
Ты хочешь увидеть любовный объект,
Ведь где-то на дне у тебя горячо.
И, верно, твой свет для кого-то горит;
Он едет в ночи уже несколько лет
И кто-то все время тебе говорит,
Что «вот он, у двери!..», но, нет, его нет.
И ты просыпаешься утром одна,
Обняв, как котенка, слепую мечту.
Ты ждешь, он заметит тебя у окна
И, как часовой, все стоишь на посту.
Заменит насущный и суетный день
Безглазую ночь и ненужную ложь,
А мама подскажет что надо надеть
И ты одеваешь… и больше не ждешь.

***
Нет больше, нет больше, нет больше нас,
То, что другое – другим и останется,
А то, что было – одни имена,
Даже не летопись, просто преданьице.
Тысячи тысяч ненужных томов
Режут не слух, а какие то органы.
Если и кто-то из них и не мог –
Не оттого, что судьбою задерганный.
Были другие, которых уж нет,
Что положили на плаху истории
Всю свою душу, но в этой стране
Только фамилии их и не более.
Значит – скитаться дорогою блох,
Переходя от того, что утрачено.
Только тепло… почему-то тепло…
Значит, тепло тоже кем-то оплачено.

***
Ночь напролет все морозило дико;
Город – один несусветный сугроб.
Не было слышно ни стонов, ни криков
Узников, кутанных в палево роб.
Утро пришло и закапало солнцем,
Снег перетаял и сыпался с крыш,
Льдинки, как будто бы сотни червонцев,
Падали в граждан довольно сырых.
Все пробудилось и кануло в лето
Это морозье, что дуло в стекло
И без всего: без вопросов, ответов
Просто пришло и настало тепло.
Люди повылезли из подворотен,
Вынули кепки, напялив до уш.
Каждый прохожий, промокш или потен,
Звонно шагал по невежеству луж.
Там, на скамейке, уже и с бутылкой,
Чинно накрыв неприхотливый стол,
Некий мужик так орудовал вилкой,
Словно не выпить туда он пришел.
Город проснулся, завошкались люди;
Гул тормозов и косой светофор
Били прохожих из лужных орудий,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Каждая блошка светилась от смеха,
Оттепель съела морозный студняк,
Падали в шкафы подстежки из меха,
Ширились толпы пьянчуг и зевак.
Снег перешел в состоянье иное,
Выцвел и вымерз еще до ночи;
Все успокоилось, будто спокоен
Был этот город уснувших личин.
Ночь. Перетихло. Ударила морозь,
Выцвели в парке пустые скамьи…
В чем же итог? В том, что в зимнюю пору
Если поют, то отнюдь не ручьи…

***
Здесь теперь тепло пропало,
Все пропитано зимой.
По земле еще не талой
Ветер бродит, как немой.
Занесло дороги белым
И сковало льдом реку;
На селе лишь неумело
Слышно чье-т «ку-ка-ре-ку»
На покрытую тропинку,
Что протоптана уже,
Залегла одна снежинка
Паутинкой на меже.
Чем то занятый прохожий,
Охладевший, как тюлень,
С недовольно-мятой рожей
Шастал мимо целый день.
Все покрылось пуховатой
Мягкой белой пеленой
И мужик, ругаясь матом,
Назвал зиму сатаной…

***
Как хозяин в русской поэзии,
Не могу и смотреть равнодушно,
Как в поэзию прозою лезет
Тот, кто прозе-то даже не нужен,
Как затискали вечное малым,
Как сваляли, как шерсть, гениальность,
Не отдав благодать сеновалам,
Погрузились в безвременье спальных.
Гнездование светских святилищ
Откупорило все неприличье
И невежество вычурных силищ,
Где змеиным становится птичье,
Где порядок давно уж наведен,
Где в итоге итог без помарок,
Где мы, может быть, даже приедем,
Только если утонем в кошмарах.
Там поэзия – глупая мелочь,
Беспокойная в ритме покоя,
Перезрелая в куче неспелых,
Недозрелых бесплодных левкоев.
_____

Я не видел печатных изданий,
Не совал даже это в газеты,
Потому как считал мирозданье
Незаконным твореньем поэта.
Врать не стану, раз так уж считаю –
Коль кому не по нраву мой принцип,
Не читайте и это. Не станут
От того миловиднее принцы.
Кто я? Что я? Не знаю, но верю,
Что пишу не о том, что мечтатель;
Никому никакую потерю
Не верну, не оставив некстати.
Верю в что-то, какое то благо,
Что, возможно, когда-то и будет.
Если выжать – останется влага,
Если выжить – останутся люди…
Как хозяин в поэзии нашей
Не могу не писать, что нельзя и
Заверяю величество ваше,
Что в поэзии нету хозяев.

***
За то, что я имею удовольствие жить,
За то я благодарен неподкупному богу,
Которому из верности безмерно служил,
Который обрекал меня на новую жизнь,
Сплетенную из тонких и обугленных жил,
Которую я вынужден идти, да не в ногу.
За все, за что я очень благодарен Земле,
Которая вскормила и Есенина с Далем,
За все я расплачусь и на нелепой заре
Засну и не проснусь на городском пустыре
И даже вот за это буду ей благодарен.
За то, что я имею разрешение петь,
Хотя и не имею разрешенья спиваться,
Я проскользну, как рыба через рваную сеть
И буду настоятельно косеть и косеть,
А если окосею, буду косо плеваться.
На солнце те же пятна, как и годы назад.
Покачиваясь «в ноль» от молчаливого смеха,
Заливши алкоголь в неголубые глаза
На восковых остывших прошлогодних слезах
Я строю катакомбы надувного успеха.
За то, что я люблю, но не живу, не дышу,
За то, что наконец-то и мине привалило,
За то, что ничего и никого не пойму
И, утопая дома в неподдельном дыму,
Вручаю благодарность обломавшимся крыльям.
За то, что и скулить то не умел, как щенок,
Тем более, как волк, ну, или, скажем, овчарка,
Спасибо тем большое, кто стоял за спиной,
Ведь я там тоже прятался, хотя и не часто.
За то, что я имею и имею легко,
Полетом «в молоко» перелетев над барьером,
Спасибо тем, кто дышит в две затяжки стихом,
Спасибо и всем тем, кто так от нас далеко.
Отдельное «пожалуйста» московскому мэру.
Спасибо всем словам, что никогда не скажу
И, утопая в речке, словно дохлая рыба,
Не лгал, уже не буду и сейчас вот не лжу,
Колюсь, как подобает после драки ежу…
Спаси вас бог от тех, кто говорит вам спасибо.

***
Святой воды набери золотую горсть
Возможно, серебряной, светлой, прозрачной и чистой,
Такой же, как ты, до безмолвия бескомпромиссной,
Такой же безмолвной, как твой полуночный гость.
По всем берегам обалдевших материков
Пройдут, пронесутся свирепым броском цунами,
Как правда того, что случилось сегодня с нами,
Как истина прозы, пронзающей правду стихов.
Сложивши из слов то ли домики, то ли мозаики,
Сменивши свой слог на логичность обыденных лир,
Мы были детьми коммунальных дворцов и квартир,
Мы были людьми, из которых узлов навязали.
Остались одни и огни нам уже не горят
Тогда обними эту мерзкую зябкую стужу
И в кровь расцелуй подаяния января
И просто сготовь что-нибудь повкуснее на ужин.

***
Как я бежал,
Как стал ненужным и нелепым,
Как небо,
Как плоть пронзающий кинжал.
Я пустоту обрел.
Неважно.
Мне было больно,
Но стократ
Тебе больней,
А я… - бумажный,
Не оловянный я солдат
И пост мой – время;
После – сгину
И стану росчерком руки
Твоей,
Что заложила мину
В моей предутренней тоске.
Я все обрел,
Как птица – небо,
Покой сквозь беспокойность жил
И нервов. Твоего ночлега
Я все-таки не заслужил.
Неважно, что там будет после –
Покой, терпение и нудь.
Сейчас один маршрут у нас
И поезд,
И два билета в длинный путь.
На пустыре
Развалин, строек
Стоять,
Держать
В руках звезду.
В бреду
Людей, идей, попоек
К тебе приду.
Сойду с Земли,
Слечу с балкона,
Но вне закона
Солнца лик,
А корабли
Ушли
В затоны
И затонули
На мели.
На свою ли беду,
На чужую,
Наплевав на пустоты
В стихах
И на ноты,
И на кого-то,
Я заснул
У тебя на руках.

***
На словах лежит печать,
Твоя рука
На плече.
Мне приказано молчать;
На часах
Время «Ч»
На заросших пустырях
В городах
Во дворцах
Ты до контура лица
Вся моя;
Я – ничей…

***
Черные мысли повисли
Временно, но нежданно.
Нет никакого смысла
В капле воды из крана
Нет никакого смысла
В смысле существованья,
В днях, месяцах и числах,
В деньгах и их сованьях.
Нет ничего, лишь темень,
Темень, что виснет дымом,
Словно туманный гребень
На побережье Крыма,
Словно слова, что скажут
Тупо, без смысла, связки
И не охота даже
Верить в стихи и сказки.
Пусто, как в сковородке,
Опустошенной пьянкой,
Как в стопарях, где водка
Не ночевала явно.
Пусто, как на кладбище,
Где посетитель редкий –
Пес, да дорожный нищий,
Ищущий там объедки.
В клетке, в тюрьме, на зоне
Строгих и стройных правил,
Словно табун в загоне,
Словно в отсидке Гавел.
Племя семян дородных,
Ссаженных в землю рано,
Перерастет в уродов,
Как в вакхабизм – Кораны
……приказ полпреда
Переисполнив рьяно
В спицах велосипеда
Крутится божья манна.
Я на веревке тощей,
Сопли ручьями лезут,
Так как гораздо проще
Браться за соль-диезы.
На глубине прозренья
Льются девичьи слезы.
Гнуться – удел коленей,
Ну, а колоть – морозов.
Смело, да белым мелом
Юдо рисует Чудо.
Если Мазаи целы,
Значит и зайцы будут.

***
Мнутся нервы, тонет тело
В сладком омуте души
Незаконченное дело
Не советует спешить.
Взятки гладки. Не в порядке,
Не в порядке те, кто жив
Две дешевых шоколадки,
Пять бутылок на троих.
Пол-заката, пол-планеты,
Половинка у луны,
Создаются пол-поэты
В рамках тела пол-страны
И уже бегут, как раньше,
На работу, на разбой.
Ты, конечно же, не станешь
Здесь ни новой, ни другой;
Будешь та же, так же плакать
По ночам, по дням, сутра
И месить густую слякоть
Полинялого двора.
Ни хера! Взвинтились нервы,
Раскололись голоса,
Наступает сорок первый,
Время «Ч» на всех часах
Молит время, не успели
Подготовиться, как след
К незадуманной потере,
К сочетанью разных бед.
Несуразное заразно,
Но за нимбом перемен
Те же кроются соблазны
С тем же стоном тех же стен.
На вершинах истин прежних
Полусбитых, неживых
Проступила соком нежность
Облетевшей головы
И не зря пророки знают –
Все имеет свой черед
Если снова распинают –
Ждите новый крестный ход.

***
Ошибаться можно по-разному; все очень зыбко.
Мы живые и газообразные, часто жидкие,
Но нас мерить одною меркой, как гнать улыбкой
Всех тех, кто не имеет связи с улыбками.
Да, мы порою грешны, порой жестоки,
Но подчас мы бываем добры до злости,
Оттого и пьем, словно сами гоним, людские соки,
Правда в соках порой попадаются кости.
Мы не любим. А жаль, ведь могли бы и делать
Это глупое дело, подобное рыбе на суше.
Никогда не прощу вам, что вас навсегда отымело
То великое, чем баловался и Пушкин.
В ликах потных, как в сотах – зародыш веры
В то, что наши – за нами, а ваше, конечно, - не выше.
Если вдруг где то будет большое цунами,
Вы взберетесь на самую низкую крышу,
Чтобы высидеть в сердце яйцо интереса,
Но которое в вас никогда не появится
Но запомните – каждая ваша известность –
Лишь умение жить, наступивши себе на яйца.
Я устал вас слушать, товарищи умники,
Потому что слушал уж очень часто.
Сеять вечное, доброе, даже разумное
Можно только в школах, на край – в медсанчасти.
Край мой древний под вашей пятою – что фантики;
Растоптали, местами уже исковеркали.
Атлантида затоплена. Воды Атлантики
Не вода уж, а гидроэлектроэнергия.
Я не буду касаться ни правды, ни вымысла;
Это все отжило себя, уже тыщу раз писано.
Я вас просто люблю, потому что немыслимо
Не любить одаренную вашу бессмысленность.

***
Ты мне нужна, как луч, как звук,
Меня пронзающий до боли,
Небрежно ведающих рук
В дурманном дыме алкоголя.
Посередине всех дорог
И на черте давно не первой
Ты мне нужна… как мудрый бог,
Как дьявол искуситель верный,
Как листья, ставшие огнем,
Сгорающим в немом круженьи,
Как та, что вымолвит: «Рискнем,
Потерпим кораблекрушенье?!»
Ни в золоте пустых наград,
Ни в перекомканных сужденьях,
А в мирном зареве лампад,
Настенным лампам в униженье.
Поженим вечер и зарю,
Помирим солнце и планеты,
Разрушим собственный уют
И снова создадим все это…

***
Вращаюсь в жизни,
Будто чертик из бутылки;
При коммунизме
Почему-то не жилось,
Но время, видно,
Отражается в затылке
И не солидно,
А безвременно текло.
Прошли, как эры,
Чередой полоски века;
Окрашен в серый
Мой парадный камуфляж.
Я почему-то
Стал отнюдь не человеком,
А чем-то дутым,
Что цены ему не дашь.
Вертелся шарик,
Поспевая за рекламой;
В дневном кошмаре
Не успел я разглядеть,
Как кто-то вылез
Из какой то «этой самой»
И, словно ссыльный,
Рассувал свой нос везде.
С его то силой
Неуемно-панибратской
Мне б стать могилой
И не пытаться воевать,
Но стало тошно
С неуменья доебаться,
Перекорежив
От уменья доебать.
Спустились тени
И запахло кирпичами;
Скуля от лени,
Я лежу, как чей то труп.
Тут не прокатит
Пропадание ночами.
На сёдня хватит,
Понимаю, я ж не глуп.
Я плелся ватный
По одной из мокрых улиц
И многоваттный
Понимал меня фонарь.
Меняю душу
На потрепанную Юлю,
А ты не слушай
И куда-нибудь канай.
Срослись деревья
В баобабы жарких Африк;
Пустая ебля
И пустые стаканы.
Иду, гуляю
И пусть все идет хоть на хрен,
И пусть шмаляет
По кому-то бог войны…

***
В захламленной вдрызг квартире,
Пропуская по сто грамм,
Жил, да был один сатирик –
Автор едких эпиграмм.
Выступал он, правда, редко,
В основном, в кругу «не тех»,
Но, кольнув кого-то едко,
Вызывал всеобщий смех.
Пародист, поэт, расказсчик,
Описатель всяких бед
Все плевал туда, где слаще –
В пересоленный обед.
Съезд Советов Всех Министров
Собрался и порешил:
«Станет, дескать, юмористом
Рассылатель едких шил
Позвонили, приплатили,
Пригласили, похвалив.
Был обрадован сатирик
И глаза опять залил
Очень долго прыгал в торты,
Корчил рожи и мычал,
Проча славу «русиш спорту»,
Иностранцев обличал.
Победителей не судят,
Проигравших – тоже грех,
Тех, кто вызывает в людях
Настоящий, громкий смех.
Были частые обеды,
Выступления «на бис»,
Офицальные обеды
У известных у актрис.
Он грешил, шумел, потешил,
Анекдотики травил;
Выступлениями между
Пил, и пил, и только пил.
Как напьется, выйдет в люди
И давай как сатирить
Про судимых и про судей.
Что сказать? Ну, юморист.
Было все бы ничего бы,
Только стар он стал и сед,
А потом тайком у гроба
Плакал лишь его сосед,
Да и тот, про пьянки вспомня,
Где смеялись так свежо,
Все же помнил, что покойник
Уносил с собой должок.
Был поэт и… нет поэта
И, да здравствует поэт,
Что читаем в туалетах,
Что смеялся столько лет,
Что хихикал, заражая,
Собирателей камней…
Время шло, а мы бежали,
Став серьезней и умней.

***
Война, как ни странно,
Вершилась спонтанно,
Но раны – не раны,
Когда голодны,
А ныне мы слабы,
Как дети, как бабы –
Сказали из штаба
Про долю вины
И в лапах заката
Мы, словно когда-то,
Ушли сквозь палаты
В другие миры,
Врага не считали,
Не верили стали;
Наверно, устали
От этой игры.
А, кто выживали,
Порой вырывали
Медали, что дали,
На рваную грудь
И только полеты
Майора пехоты
Мешали работать,
Мешали уснуть.
А после парада
Не ждали награды
И даже не надо
Жалеть, кто без ног.
Он просто достоин,
Чтоб был он спокоен,
И мира без воен,
И чтоб был сынок,
И чтоб не забыли,
Кого там убили,
И чтоб на могиле
Лежали венки.
А что же в итоге?! –
Оторваны ноги
И ночь на дороге,
И рваный прикид.
Где звери, где люди,
Судить мы не будем
И в дулах орудий
Забился песок,
Но вот ветераны
Себе рвали раны…
Как странно, как странно –
И пуля в висок.

***
На полосе вдоль фронта,
Фронта потерянных лет
С чуточкой злого понта
Я оставляю след.
На перепутье – пленный
И на цепи конвой,
Высохла краска в венах,
Волчий не слышен вой.
Бег устраняет мысли,
Встали «вконец» часы
И, распуская брызги,
Я разбивал носы.
Что-то не наболело,
Где-то не доросло,
Вот и ходил «налево»
В цепкие лапы слов
Корни вросли в подушку,
Остановился бой;
Я не такой уж Пушкин,
Чтобы лежать с тобой
Город мне не пророчит
Славы и бытия;
«Кто-то», быть может, хочет
Только, увы, не я
А за пригорком светит
Синим огнем луна;
Благословляю ветер,
Благословивший нас.
Дулом подуло в души,
Город зубрил грехи.
Если услышишь, слушай,
Как замолчат стихи…

***
Здесь что-то есть –
Конница платная,
Знойная лесть,
Мне непонятная,
Сказки старух,
Русь постсоветская,
Смерть на миру,
В том числе детская,
Голос речей,
Пахнущих Брежневым,
Блядь на плече
Очень уж нежная,
Тощий рассвет,
Нищая нация,
Новый декрет,
Путинизация.
Телик у все

Песни

оценить стихотворение "Песни"