Уроки
Сергей З.
Сегодня холодно. С самого утра светит солнце, окрашивая безоблачное небо в ярко-бирюзовый цвет. Народ сбросил с плеч куртки и кофты, рубашки с короткими рукавами и легкие цветастые блузочки мелькают вокруг, как стекляшки калейдоскопа. Воробьи купаются в пыли, а свежая трава уже заскучала по дождю. Но все равно холодно. Солнечные лучи словно проходят сквозь меня, не согревая, и кровь стынет в жилах от леденящего ветра, гудящего где-то глубоко в груди. Сигареты, одна за другой, исчезают из помятой пачки, но и табачный дым не спасает, ветер легко рассеивает его без следа. Ноги несут меня сами и совсем не туда, куда надо. Прочь, подальше от этой тошнотворной суеты просыпающегося пыльного города.
Навстречу мне, похлестывая хворостиной округлые бока молодых телок, прошла колченогая бабка, смерив меня равнодушным взглядом. Впереди уже виден лес, одетый в свежую, сочно-зеленую листву. Я направляюсь туда. Где-то там росла раньше моя любимая березка, которую я частенько навещал в минуты грусти. Но ее уже давно нет. На той лужайке коряво возвышается, глядя по сторонами пустыми глазницами оконных проемов, недостроенный коттедж. Не к кому теперь прижаться, не кому поплакаться, не с кем пооткровенничать…
Я остановился на холмике. Вот здесь я повстречал однажды одинокого художника, писавшего маслом пейзажи. Красивый вид с этого места еще сохранился, хотя справа, сквозь поредевший лес проглядываются кирпичные стены, черепичные крыши, пластиковые окна. Я постоял, поглядел. Чудесен лес в разгаре мая. Но те образы, которые вырисовывались в нем раньше, исчезли. Лес изменился, вырос и стал другим, хотя дружелюбен и гостеприимен, как прежде, но не видно уже домика лесника, и стволы деревьев почти полностью скрылись в густой, многотонной зелени.
А на пруд прилетели утки. Я заметил их не сразу. Селезень и молодая самочка медленно выплыли из-под веток прибрежного ивняка и, покрякивая, двинулись вдоль берега, подальше от меня. Наверное я их спугнул.
Пройдя по плотине, я стал подниматься в гору по тропинке, уводящей меня все дальше в чащу. Не хочу на работу, не хочу окунаться в рутину, ожидая ежесекундно желанного телефонного звонка, зная, что его не будет. Есть еще время, день только начался. Он еще успеет разжевать меня своими безжалостными, все перемалывающими челюстями жестокой бессмысленности. В такие дни оглушительной тоски лучше всего оставаться наедине с самим собой и не показывать никому свою боль и отчаяние. Лес, вот он меня примет, выслушает, поймет и никому ничего не расскажет. Ему можно безбоязненно, не стесняясь поведать о своем горе. И хотя он не ответит на мои вопросы, но хотя бы успокоит, может быть даже вдохновит и уговорит еще немножечко пожить, качая над моей головой роскошными кронами, шепотом ветерка лаская незаживающие раны, как бы говоря: «Вот, посмотри на меня. Каждый год я умираю, уступая всесильной природе, отнимающей у меня радость жизни. Но всякий раз неизменно возрождаюсь, вспыхивая с новой силой. Бери пример с меня.»
Я сошел с тропы и, шелестя слежавшимся слоем мертвых листьев, направился к поросшему мхом пню. Можно присесть. Муравьи, жучки и всяческие букашки сразу же стали отстаивать свое господство, стараясь прогнать меня с облюбованного ими места. Не бойтесь. Я не надолго. Посижу немного, послушаю музыку весны, погрущу, всплакну и оставлю вас в покое. Вы мне не поможете, а я вам не помешаю. В таком состоянии абсолютной отрешенности я опасен только для самого себя. Мне нужно выплеснуть излишки боли, чтобы она не разорвала меня на куски, как сбрасывают воду с прудов по весне, чтобы водоворот талых снегов не снес плотину. Мне еще многому предстоит научиться, а пока нужно сделать работу над ошибками, словно я прилежный школяр. Ведь жизнь – это вечная школа, и тот, кто не усваивает ее уроков, будет жестоко наказан. Например, нельзя ни к кому привязываться. Сколько раз я зарекался не пускать никого в свою душу. Ее нужно держать на замке, живут же так некоторые, и ничего, все нормально, нет переживаний – нет проблем. Живи долго и счастливо, а главное – спокойно. Спокойно работай, спокойно отдыхай, спокойно спи. Жизнь пройдет и вспомнить будет нечего, ни плохого, ни хорошего, все ровно, без полос. А зачем вспоминать? Все ТАМ будем, и тот, кто страдал, и тот, кто летал.
Я встряхнул головой, стараясь прогнать эти мысли. Нет, не то, не о том я думаю. Что я все о себе, да о себе. Вокруг меня ведь тоже люди. И среди них есть незаменимые. Это еще один урок – нужно относится к людям так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе. Ну и что, что не всегда срабатывает. Ты распахнул объятья, а в тебя плюнули, ты улыбнулся, а тебе – по зубам. Терпи. Ты живешь не для себя одного. Если с тобой так поступают, значит так сейчас нужно, значит заслужил, прислушайся к желаниям тех, кого ты называешь любимыми и не ропщи, терпи. И тогда малая толика тепла покажется тебе бескрайним морем, и тогда ты будешь по-настоящему счастлив. Вот тоже: «Счастье». Кто его придумал? Что Оно? Наверное, каждый понимает под ним что-то свое. А для тебя? Я задумался. А действительно, что ОНО?
Сквозь кроны деревьев просвечивает синее-синее небо. Отвлекает от раздумий. Уж слишком похоже оно на твои глаза, хотя и далеко ему до них. Вот вижу я сейчас небо, значит жив, значит дышу, значит чего-то еще желаю и могу. Видеть бы так твои глаза. Всегда. Не в мыслях, не в мечтах, а реально. Пусть печальны они порою и пасмурны, или вовсе скрыты непроницаемой чернотой очков, но они рядом, ты рядом… Но ты не моя, не моя. Можно повторить еще: не моя. Поезд ушел, ты опоздал. Отдай ей сегодня то письмо, которое написал вчера в пьяном угаре, и все на этом.
- Не думай, не мечтай, не надейся…
Эти слова я произнес вслух, а в мыслях продолжил: «… не живи, не дыши, умри, не вспоминай».
Как-то предательски, показательно неторопливо скатилась по щеке соленая слеза и повисла на губе. Я смахнул ее, и стало вдруг стыдно, как будто кто-то меня видит. Видит лес, видят ландыши, видит небо, а значит и ты видишь, и с укоризной говоришь: «И какой же ты, после этого, мужчина?» Просунув руку в тесный карман джинсов, я достал платок, но, развернув его, остановился. Нет, не для того он был подарен тобою, чтобы впитывать мои глупые слезы. Он видел всегда лишь солнечный свет, хранил аромат твоих духов, служил талисманом, символизируя нашу с тобой близость. Не надо его огорчать. Пусть хоть что-то останется по-прежнему.
Я встал, стряхнул со штанин надоедливых муравьев, так и норовящих пробраться под одежду. Вот еще один урок жизни – надо жить. Пусть крепя сердце и сжав кулаки, пусть превозмогая боль и удушье, но надо жить. Жизнь – это испытание. Приходя в этот мир беспомощными и несуразными, мы со временем обретаем самостоятельность и способность принимать решения, порой глупые и необдуманные, но мы горды тем, что это НАШИ решения, самостоятельные. И чем бы они для нас не обернулись, надо жить.
Я не отдам тебе сегодня письмо, которое написал вчера поздно ночью, желая обидеть тебя жестокими словами. Не хочу становится злым и бездушным, все же мне кажется, что ты тоже не хочешь, чтобы я становился таким. Ведь я обещал тебя любить. И это еще один урок жизни – обещания надо выполнять.
Я побрел обратно, утро закончилось, наступает день. День новых надежд, новых переживаний, новых разочарований. А по сути – просто день.
прочтений: 84
раздел: прозаические миниатюры
дата публикации: Jul 4, 2007
написать комментарий
сообщить о спаме
|
Ещё стихи
|