Из книги Моей неправды матовый глоток

Майкл Космика

Из книги "МОЕЙ НЕПРАВДЫ МАТОВЫЙ ГЛОТОК..."

+

+

Тридцатая в паспорте степь… Перекур.
Тридцатый сентябрь с краю неба…
Как быстро стекает звезда по виску,
и капли, присватавшись к рюкзаку –
нашарили в миг булку хлеба.

Я горький ответчик.
Я сладкий истец.
Я тот, кто в пути по колено.
И банка сгущенки штурмует крестец,
а ребра – двухтомник Верлена.

Сквозь ливень успеть долюбить
и долгать…
Я ближе к асфальту, чем к Богу.
Счастливчик в костюме,
придурок - в долгах.
А я надеваю дорогу.

А я одеваю все то, что кипит
и длинным неоном струится.
И в ком мои фары…
и с кем мой капот?…
Не вызнаешь – хоть застрелиться…

Внутри хватит бардовства на шестерых.
А ставить палатку: и не с кем…
Трамблером завишу от луж дождевых,
а сердцем – от луж Вефлиемских.

+

+

Для меня
нет тебя прекрасней.
Крики чаек и плеск баркасный
вместе с сердцем своим осенним
я кладу на твои колени…

Как легко прекращать полет наш…
Как легко обижать наотмашь…
Не встречаться в условном месте
у подъезда в чужом созвездье…

День твой брошен на стол монеткой;
там монашка живет с кокеткой.
Лгать до крови, стонать до света.
Ты умеешь и то - и это…

В мире ненавистью замшелом
мы с тобою, как две мишени.
Я пришел – если пули сбыться –
заслонить, а не заслониться…

Для меня нет тебя прекрасней -
я не Бальмонт и не Пикассо,
я не сладкий и не соленый –
я всей жизнью в тебя влюбленный.

Измени мне за тридцать рупий.
Отмени мне шаги и губы.
Все равно – будет воздух взлетным.
Все одно будет сын наш взрослым…

+

+

Ветер, зонтик тебе изувеча, помолился
за нас
и пропал.
Водосточно-случайная встреча,
босоножно-колесный роман.

Позабыв о помаде, ты куришь –
то смешной становясь, то скупой.
И таблички с названьями улиц
приколочены к ливню в упор.

Что в нас куплено?
Что еще свято…
В фарах капель маячит стена.
А любовь – продолженье асфальта.
А лицо – продолженье окна.

А в коленях – то лава, то наледь.
Как ты плавно меня поняла…
И промокший Всевышний не знает,
что бензина у нас по нулям.

И все планы – волкам на съеденье…
И полцарства – за старенький плед…

И одежда на заднем сиденье…
И галактика ломаных плеч…

+

+

Дождь - дачен… смазлив… дощат…
ВСЁ БЕГАЕТ БОСИКОМ В НЕМ…

Вся вымощена душа -
сентябрьским беззаконьем.

Дождь кончил десятый класс.
Он дико тебя ревнует…
И стонет портфель от клякс,
палатка – от поцелуев.

А в воздухе хрупкий мед
и громкий вольтаж касаний…
И разум ни жив, ни мертв –
мы так захотели сами…

И радуги рыжий хвост
так близко: да не укусишь…
Любовь состоит из звезд
и пуговиц неуклюжих.

Овраг СОСТОИТ ИЗ ТЬМЫ…
Он склоном угрюм, как Гамлет.
И пристань бортами дремлет…
И бублики лысых шин
покачиваются сыро…
И мир состоит из Сына…
Мы плавно его вершим…

КАК ПРАВИЛЬНО ЖИЗНЬ УШЛА
В ИЗГИБЫ ТВОИ… В АЛЬКОВЫ…
И вымощена душа
крыжовенным и греховным…
И вымощены виски
зеленым табло вокзала.

Мне смерть прошептала «спи…»
Мне жизнь полноска связала.

+

+

Я художник.
Я пальцами воздух перчу.
Умилять мне не в кайф. Умирать не с руки.
Меж виском и подрамником
столько причуд!
Столько силы сырой. Столько думок лихих.

Я художник,
мне с пулей венчают висок,
середину ладони знакомят с гвоздем.
Но вальсирует жизнь свой озябший вальсок
третьяковой травой,
эрмитажным дождем.

Ты удачней устроен. Внутри - однолюб.
И в семье многомудр… а что у меня?
У меня мастерская из неба и губ.
И влюбленностей много. А мудрость одна.

Я художник… Мне Резкие Крики Грачей
залетели, бранясь, в сердцевину холста.
То ли ливень идет, то ли связка ключей,
кувыркаясь, летит с середины моста…

И наблеваны мелом на пьяном ларьке
под пацанско-гитарно-нестройное «ми»
три сакральные буквы, три фиксы
в «хе-хе»…
сразу две из которых – предельно мои…

я - «ху…» дож… ник…

+

+

Мне 37. Кураж пошел на убыль.
Есть дом, есть сын. Есть четкий сердца стук.
Далекий
рытый кратерами рубль
валяется на сдачу между туч.

Завален город колким доломитом…
И многих убедили: это снег…
И важно быть глобально деловитым.
И жизнь отдать Возне и Белизне…

Всё очень странно.
Я не сволочился.
Не наступал на головы другим…
Но в небо подниматься разучился.
Пироги – поменял на пироги.

Предельно странно всё. Нас только двое.
Я и планета - в ледяных цветах…
Опять всю ночь пиликал на гобое
незапертый на зиму техэтаж.

Опять несбыточность и благодарность
во мне теснятся и вершат свой суд;
чернеет одиноко на весу
грачиных гнезд турецкость и болгарность…

Уздечка января свежо и грубо
легла на скулы. К черту: страх и стыд.
И у окна раскрытого, как Врубель,
душа простыть пытается… простить…

Душа ползти пытается галопом
И шепотом пытается кричать,
ей тошно жить с бескрылым остолопом
и ждать наката па… паралича…

Мне 37. Ни маяка, ни зги…
На два локтя не видно – что там в шансах…
Но вот однажды кончатся долги,
а звук гитары будет продолжаться.

Когда-нибудь средь тысячи Америк
пройдет моя Америка вблизи;
и распахнет исчерканные двери
моей судьбы замерзший магазин…

Мне 337. В конце концов
живу как большинство: навзрыд веселясь…
И всю мою молитвенность и ересь…
несу тебе. Под скрежет бубенцов.

+

+

Ах, тополя! Христовы воины…
Ветвей высокая Хоругвь…
А мы внизу
Мы все – раздвоены.
Один – князек, другой - холуй.

А мы крикливы и расшатаны –
враньем шальным и вороньем
и мутноватыми деньжатами…
и ресторанным Sauvignon…

А мы - бесствольны. Мы уменьшены.
И мы годами не звоним
ни Богу, ни той славной женщине,
что солнцем светит запасным.

И тихо ждет в своей обители.
И у нее всегда готов
на горстку слов невразумительных –
борщ изумительный и плов…

Раздавленной дворняги киноварь
на светло-бешеном шоссе,
сосулек профиль арлекиновый
и снега рваное бизе…

И дождь не к месту. Хлорно-фтористый.
И хочется - до глаз шарфом.
И каждому свой фарт и форточка.
И свой верстак. Свой эшафот.

Ах, Тополя… Христовы воины.
Ветвей высокая Хоругвь!
Вам нет имен. Вам не присвоены
ни стыд, ни мужество, ни грусть...

А мы внизу.
И хватит морщиться.

Весна котенком лижет снег -
и мордочкой нерастаможенной
прохожим щедро смотрит вслед.

+

+

А я по понедельникам не лгу.

Есть по важней дела, чем оправданье.
Я плеч твоих чудесную фольгу
Проснувшейся ладонью расправляю.

Твои колени - сразу две луны,
Париж и Вена. Где я жил мгновенье.

Смешное акварельное варенье,
сгибаясь, уползает со стены.
И я на этом солнечном лугу
бегу к тебе - и пятками не лгу…

Я лгу по средам,
да и то чуток.
Раскинув руки, ты паришь - как аист;
моей неправды матовый глоток
не испросясь, в тебя перетекает…

И я твой шепот ем, а кожу пью.
Мое дыханье лжет с твоим дыханьем,
И мы под одеялом, как дехкане
возделываем рис и коноплю.

Ты видишь? Как вороны пьют из луж
охрипшую сиреневую ложь…

А вот одно я делаю тайком.
Я наблюдаю. Как ты спишь и врешь как…
Как с воробьиным стреляным полком
Разучиваешь марш о хлебных крошках.

Как ты колготки губишь второпях.
Как бреешься в местах своих небесных…

В прихожей пахнет краской, словно в песне;
замужество и шпатель - ждут тебя…
А я - кураж сменил на курагу.
Ведь я по понедельникам. Не лгу.

+

+

В воздухе - мудро и слабо;
пахнет дождем с трех дорог…
Масляным боком мечтает о славе
мятый газетный кулек…

Трасса – спасибо за скорость.
И за перину со льдом…
С легким незваным наклоном стрекозным
села Любовь на ладонь.

Как же сберечь эту малость…
ту… что вселенной зовут?..
Что-то в душе бесконечно сломалось –
Господа сдав в синеву…

Может быть, боль прекратится…
Если глотнуть нашатырь.
Если не гнать себя, как пехотинца,
через всю осень на штык…

Взять – и подбить свое сальдо.
Взять – и шагнуть за карниз
в медленном грохоте листопада…
с медленным лязгом ресниц…

Кто-то согласен на простынь.
Кто-то плюет на парчу…
Я не торгуюсь ни с пришлым,
ни с прошлым.
Рву векселя – и плачу.

К крошкам капустно-свекольным,
к гречневой теплой мазне -
маленьким слаженным хором церковным
голуби липнут ко мне……

+

+

Молите в женщине то имя -
что ей досталось от отца.
И судорогами золотыми
шло от крестца и до крестца…

Шло по ладоням и карнизам…
Шло по губам и по стеклу.
К тому, кто сердцем мглу проткнул.
И сам любовью был пронизан…

Держите в женщине то имя,
что ей вспорхнуло - от Отца…
Не патокою, так полынью -
но будьте рядом. До конца.

Раз Вы - Андрей, она - Рублева.
Раз вы щека, она слеза.
Калека или королева -
но ткать ей с вами небеса!

Она - причалов всех причальней
И всех рубежней рубежей…
И только дождь ее ворчальней -
он триста лет ворчит уже…
И только
кот ее печальней -
что на девятом этаже…

+

+
Майкл Томас Космика
"Моей неправды матовый глоток..."
февраль1992 - июль1998, февраль - март2010
http://www.obshelit.ru/users/oknovmir/

Из книги Моей неправды матовый глоток

оценить стихотворение "Из книги Моей неправды матовый глоток"

комментарии